Сады — мирские и духовные

"Мужчины, — рассказывал он, — которые были значительно крупнее и сильнее ее, томно помахивали кистями, как бы совершая элегантное мирное приношение зданию. Мисс Дарлинг просто атаковала стены! Ее кисть неустанно летала туда и сюда, туда и сюда, не останавливаясь ни на секунду, чтобы подумать, сколь трудна была работа. Вот, — заключил радостно Мастер, — такая сила духа нужна для поиска Бога!"

В Твенти-Найн Палмс он однажды сказал мне: "В день, когда Мисс Дарлинг пришла (в Маунт Вашингтон), я сказал ей тихо: "Вот вы и пришли. — Я знал, что она наша”.

Из монахинь, у меня была возможность лучше узнать Дайя Мату; именно от нее я получал самое высокое вдохновение. Она всегда была справедливой, приветливой со всеми, скромной и по-детски непосредственной. Больше всего меня вдохновляла ее совершенная преданность Богу и Гуру. Я никогда не был свидетелем того, чтобы у нее было иное желание, кроме исполнения воли Мастера.

"У вас все хорошо?" — обычно спрашивала она, когда мы встречались в ее канцелярии, чтобы обсудить служебные дела. Всегда готовая оказать духовную поддержку, если это было в ее силах, она могла отложить в сторону организационные вопросы, даже если они требовали неотложного решения, если чувствовала, что мы нуждаемся в совете или ободрении. В каждую дискуссию в офисе она вплетала тонкие нити благочестивой интуиции и совета. От нее я узнал, что работа и медитация неотделимы друг от друга; что когда мысль о Боге преобладает, они сливаются в одно целое.

"Я чувствую, что в прошлых жизнях вы были близки к Мастеру," — сказала она мне однажды. Наши отношения походили больше на отношения брата и старшей сестры, чем на отношения младшего и старшего монаха. Мы понимали, что корни этих отношений были в наших прошлых жизнях. Я никогда не мог выразить словами благодарность за ее неизменную дружбу и руководство мною. Это была одна из самых ценных наград мне от Бога в этой жизни.

Молодых монахинь я видел очень мало. Из монахов лишь немногие оставались работать так же долго, как пожилые монахини. (“Духовный путь труднее для мужчин, — признавал Мастер. — Однако, — добавлял он утешительно, — вступившие на него достигают очень многого”.)

Преподобный Майкл (Брат Бхактананда), был одним из монахов, который вдохновлял меня. Скромный до глубины души (“У него нет эго”, — однажды сказал Мастер), и преданный Богу: Я почти завидовал непринужденной простоте, с которой он мог ёмко и кратко определить весь духовный путь: “Преданность Богу — это все”.

Другими вдохновляющими примерами были Джо Карбон (Брат Бималананда) и Генри Шауфельбергер (Брат Анандамой), пришедший на год позже меня. Оба сочетали в себе доброжелательность и спокойную проницательность, которые мне казались особенно привлекательными.

Кроме них было также множество других. Я почувствовал неизмеримое счастье жить среди них.

"Из учеников, — сказал однажды вечером Мастер небольшой группе студентов в главной канцелярии, — первый по степени реализации - Святой Линн. За ним следует мистер Блэк и потом Сестра”. Джеймс Дж. Линн, которого Мастер называл Святым Линном, позднее получил звание и имя Раджарси (царственный мудрец) Джанакананда.

Джанакананда означает “ананда (божественное благословение), которое обретается благодаря идеальному равновесию между внешней ответственностью и внутренним духовным уровнем, которое в совершенстве было продемонстрировано в древние времена в жизни царственного мудреца, Короля Джанаки”.

Мистер Блэк был лидером центра Общества Самореализации в Детройте, штат Мичиган, теперь он также возглавляет духовный ретритный центр в Вандербилте (северная часть этого штата), который называется “Песня Утреннего Ранчо”.

В Твенти-Найн Палмс, в октябре 1949 года, Мастер сказал мне: "С теми, кто со мной (он имел в виду, с теми, кто настроены на меня), — у меня никогда не бывает проблем. Для них достаточно взгляда. Бывает много лучше, когда мне удаётся учить так". Он добавил: "Они изначально святые, большинство из них".

В другой раз он сказал мне: "Многие ученики обретут свободу в этой жизни". Глядя в окно, он увидел миссис Ройстон, работающую в саду. "Даже она", — добавил он с доброй улыбкой. В более легком тоне он продолжал: "Вы знаете, она была даже более простодушной, когда впервые пришла сюда!" — Он продолжал восхвалять ее за многие годы беззаветного служения и преданности.

Группе наших учеников в Твенти-Найн Палмс он сказал однажды: "Горак уже почти у цели. Бог доволен его преданностью".

Джеймс, который тоже был в той группе, пытался умерить похвалу Мастера в адрес Горака, поскольку он знал этого брата-ученика: "Сэр, — сказал он, — это очень примитивный вид преданности, не так ли?"

"О, — ответил Мастер с блаженной улыбкой, — как раз это угодно Богу! Он не проявляет себя в рассудительных и мудрых, но лишь в детях".

О самом Джеймсе Мастер говорил несколько раз: "Он обретет свободу в этой жизни”. Вспомнив о трудностях Джеймса с дисциплиной, он добавил шутливо: "Я не знаю как! Но Бог так говорит, значит это должно быть правдой”.

Учеником, который щедро рассказывал истории об Учителе, был доктор Льюис, первый крия йог в Америке, сегодня далеко продвинувшийся на духовном пути. Мы часами сидели с доктором, он потчевал нас рассказами, часто забавными, иногда серьезными, но всегда поучительными. Они помогали нам понять, как отношения между гуру и учеником постепенно переходят в благословенную дружбу в Боге.

К концу октября того года, доктор Льюис и несколько других учеников, включая миссис Льюис и Норманна, сопровождали Мастера в Сан-Франциско на встречу с премьер-министром Джавахарлалом Неру. Доктор возвратился в Маунт Вашингтон с рассказами о поездке, а потом стал делиться с нами воспоминаниями о годах дружбы с Мастером.

"Мастер, — сообщил доктор, — попросил меня выполнить вместе с ним энергизирующие упражнения на крыльце гостиницы в Сан-Франциско. — Доктор тихо засмеялся. — Я чуть не умер от смущения! Но почему человек должен смущаться, занимаясь добрым делом? Мое сознание не находило достойной причины, кроме факта, что наши упражнения были незнакомы большинству людей! Мастер решил излечить меня от этой ошибочной позиции.

Когда мы делали наши упражнения, мимо проходил полицейский с обходом. Мастер, демонстрируя осознание вины, быстро отступил за колонну, продолжая там делать упражнения. Полицейский посмотрел на нас с подозрением. Я готов был провалиться сквозь землю! Однако Мастер, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься.

Спустя несколько минут, полицейский вернулся. И снова Мастер скрылся за колонной. На этот раз подозрительность полицейского возросла настолько, что побудила его подойти к нам.

"Чем это вы там занимаетесь?" — грубовато спросил он. Вероятно, у него возникло предположение, что мы два преступника и планируем преступление.

"О, ничем, офицер! — заверил его Мастер с видом наигранной невинности. — Совсем ничем. Мы просто делаем упражнения. Видите?" Чтобы продемонстрировать свою искренность, он повторил несколько движений и улыбнулся, как бы в надежде на помилование.

"Ну, хорошо, — пробормотал офицер, — смотрите, не нарвитесь на неприятности”. С невероятной важностью он проследовал дальше. Мне стало так смешно, что смущение совершенно исчезло”.

Мастер с небольшой группой посетил китайский ресторан в Сан-Франциско. “Вегетарианская” пища, которую они заказали, содержала кусочки цыпленка. Одна леди, выдающийся член другой религиозной организации, разгневанная влетела на кухню и разнесла обслуживающий персонал за это “оскорбление”.

"Мастер, — говорил нам доктор, — считал невоздержанный характер более тяжким “грехом”, по сравнению с меньшим — съесть цыпленка. "Едва ли имеет смысл устраивать суматоху", — сказал нам Мастер и, отодвинув в сторону кусочки мяса, невозмутимо съел остальное.

Неожиданно я заметил, что вокруг него возникло голубое свечение. Мой сын, стоявший рядом, и его жена тоже видели это свечение. Позднее, когда Мастер вышел на берег, мы сказали ему о том, что видели.

"Улыбаясь, Мастер признался: "Мне пришлось погрузиться в Дух, чтобы избавиться от холода!"

"Я наблюдал голубое свечение вокруг него еще раз, — продолжал доктор Льюис, вновь обретая веселое настроение. — Это случилось через несколько лет. Мы пересекали мексиканскую границу с Калифорнией. Мастер накупил манго для каждого; автомашина была пропитана их запахом! Я был уверен, что на границе этот товар конфискуют; таможня в Калифорнии строго проверяет перевозки. Однако, когда инспектор пришел осмотреть машину, он не сказал ни слова!

"Как вам удалось провезти это?" — спросил один пассажир, когда мы весело въехали в Калифорнию.

"Я, конечно, не могу объяснить механику этого дела, — ответил я. — Единственное, что я знаю, это то, что, когда мы пересекали границу, я видел голубое свечение вокруг нас!"

.................

В те давние годы, в Бостоне, один человек был приговорен к смерти за преступление, которое, как считали многие, включая и меня, он совершил. За день до приведения в исполнение приговора, вышло так, что я был с Мастером и упомянул об этом случае. Мастер стал задумчивым. В молчании, он отошел в угол комнаты и сел там спокойно. Через некоторое время он присоединился к нам с улыбкой и возобновил разговор. Он ни слова не сказал об осужденном. Но на следующее утро в газетах появилось сообщение: “В одиннадцать часов губернатор его помиловал”.

"Вы знаете, в те дни мы не были знакомы с методами Мастера, которые теперь известны всем. Мы не знали о том, какие удивительные дела он мог совершать, и не знали, что это может делать любой мастер. Сегодня люди получили возможность на примере многих лет узнать его лучше, а в то время нам было трудно обрести такую веру, которую сегодня обрели к нему все мы. В эпизоде с приговоренным человеком, Мастер никогда не говорил нам, что он что-то сделал, чтобы помочь ему. Он редко говорит о своих удивительных свершениях, и только когда они случаются, вы начинаете восторгаться. В том случае, лишь после объявления помилования у меня стала расти уверенность, что Мастер приложил руку к этому делу”.

"Вы видите, он не желает поражать нас удивительными событиями. Любовь, только ею он старается привлечь нас к Богу. Когда я впервые встретил его в 1920 году, он сказал мне: "Будете ли вы всегда любить меня так, как я люблю вас?"

"Да", — сказал я. Видите ли, я мог чувствовать его любовь. "Да, — сказал я. —буду”.

"Однако, заблуждение велико. Порой, когда он говорил о наших будущих общинах и великолепных зданиях, а я видел его живущим в той маленькой комнате в Бостоне, почти в бедности, меня охватывало сомнение. "Когда, сэр? — обычно спрашивал я его. — Когда могут осуществиться такие великие дела?" Мастер сохранял спокойную уверенность. "Вы увидите, доктор, — сказал он, — Вы увидите".

"Однажды ко мне в стоматологический кабинет пришел человек и начал изливать ложь за ложью на Мастера. Он говорил вполне правдоподобно. Хуже того, у меня не было фактов, чтобы возражать ему. Я не поверил его утверждениям, однако, должен признать, что в душе был несколько смущен. Тот человек ушел. Прошло несколько минут. Вдруг я услышал шаги, решительно приближающиеся к моему кабинету. Дверь открылась. Вошел Мастер. Подходя ко мне, он внимательно смотрел мне в глаза. "Вы все еще любите меня, доктор?" — спросил он и слово в слово воспроизвел то, что говорил посетитель”.

"Позднее я узнал, что в то время Мастер находился в трамвае, в четырех или пяти милях от моего кабинета. Он сошел на следующей остановке и шел пешком всю дорогу с единственной целью помочь мне".

"Потом Мастер спросил, не должен ли мне кто-нибудь значительную сумму денег. "Да, — сказал я, — мне должны".

"Если вы пойдете туда сейчас, вам возвратят долг". Я пошел туда и должник немедленно со мной рассчитался.

"Сколько раз Мастер помогал мне и моей семье!" — заключил доктор и в его глазах светилась благодарность. "Когда у моей матери был сильный паралич, он продлил ее жизнь. Когда у моей дочери, Бренды, случился припадок, а она тогда была еще ребенком, Мастер излечил ее". "В то время я гостил у Мастера. Эту печальную весть я узнал по телефону. Как только Мастер узнал о случившемся, он ушел за занавеску. Через минуту он появился вновь с сияющим лицом. "Не беспокойтесь, доктор, с ней будет все в порядке. У нее больше никогда не будет приступов". Одной из сложностей болезни такого рода является возможность рецидивов в будущем. Однако в случае с Брендой рецидивов не было".

Когда мы в тот вечер прощались с доктором Льюисом, мы от души благодарили его за то, что он столь щедро поделился с нами своими удивительными переживаниями.

Осенью 1949 года Мастер просил меня вместе с несколькими другими монахами продемонстрировать позы йоги перед Свами Преманандой, индийским учеником, приехавшим в Маунт Вашингтон из Вашингтона, округ Колумбия, где был священником церкви Общества Самореализации. Я довольно посредственно владел хатха йогой. Многие позы вообще были мне не по плечу. Однако, в тот вечер в присутствии Мастера я легко смог выполнить даже самые трудные позы. С того дня меня принимали за “эксперта” хатха йоги общины СРФ. Я позировал для фотографий, которые иллюстрировали позы в ряде статей журнала “Самореализация”. Если кому-либо требовалась демонстрация поз, то выбор падал на меня. Мастер часто просил меня обслуживать ланч, когда у него были гости, а потом демонстрировать перед ними позы. Разве можно было почти без всяких усилий добиться такого успеха?

Однажды Мастер, сидевший в нашей столовой, разговаривая с монахами, посмотрел на меня задумчиво. "Почему бы тебе не отпустить бороду, Уолтер?"

"Вы действительно так думаете, Сэр?" Я был поражен. В те дни редко кто носил бороду. Несколько других монахов впоследствии пытались отрастить их, но Мастер наложил вето на их планы, заметив: "Я не хочу, чтобы мои мальчики выглядели как дикари!" (Возможно, он чувствовал, что достаточно иметь в толпе одного “дикаря”!)

"Попробуйте", — сказал он.

Я был благодарен ему, когда вскоре он пригласил меня провести с ним несколько недель в Твенти-Найн Палмс. Чтение лекций в церкви Голливуда с едва появившейся на лице щетиной грозило получением репутации первого бродяги-священника Голливуда. Однако, независимо от того, был мой вид “диким” или нет, со временем я выглядел с бородой старше и более зрелым.

В Твенти-Найн Палмс Мастер сказал мне наедине о планах поездки со мной следующим летом в Индию. Я был в восторге. "Я уверен, что смогу выучить бенгальский язык, — сказал я. — Я уже говорю на нескольких языках”.

"Вы овладеете им очень легко", — заверил он меня. Он стал произносить ряд бенгальских слов: hath (рука), chok (глаза), mukh (рот), nak (нос), kan (уши). Как потом оказалось, лишь через девять лет у меня появилась реальная возможность использовать эти слова. Но все это время я помнил их. Стоило мне вспомнить день, когда он произносил их, и я слышал его голос в себе, как будто он говорил их сейчас.

Это было первое свидетельство того, что он мог даровать мне благословение большее, чем только способность владеть телом в необычных позициях: способность помнить слова, сказанные им, точно так, как он их когда-то произнес. Как иначе, спрашивал я себя, мог я вспомнить эти слова и интонации, если он говорил их на чужом языке?

Однажды в Твенти-Найн Палмс он рассказывал мне историю встречи Лахари Махасайи с Бабаджи. На языке хинди он цитировал слова Бабаджи: “Лахири, tu agaya (вы пришли).” Простые слова, конечно, но услышать их однажды, мимоходом и вспомнить достаточно точно, чтобы повторить их в Индии почти десять лет спустя, свидетельствует о таланте, значительно превосходящем мои возможности.

Однажды он пел нам песню на бенгальском языке: “Mukti dete pari; bhakti dete pari koi?” В этом случае я также слышал эти слова лишь однажды, однако они сохранились в памяти до моего приезда в Индию в 1958 году, и там я удостоверился в их точности.

Любопытно, что такая способность, если она действительно существует, относится только к словам, произнесенным Мастером. Речь других людей вспоминается достаточно туманно, что, полагаю, обычно в таких случаях.

Примерно в тот же период моей жизни Мастер стал просить меня кратко записывать его слова. Он настойчиво упоминал, что хотел бы, чтобы я когда-нибудь написал о нем. Долгие часы проводил он со мной, погружаясь в воспоминания о своей жизни, опыте налаживания работы, рассказывал о надеждах и планах на будущее. Он поведал мне бесчисленные истории, часть которых была связана с его деятельностью; другие он приводил, поскольку они были просто интересными или должны были помочь мне составить более полное представление о пути. Значение многих его идей я понимал не только из его слов и рассказов, но также по выражению его лица или тону голоса, или даже через утонченную природу переноса сознания.

Часто он высказывался о разных учениках.

"Сэр, — спросил я однажды, — что стало с тем молодым человеком, которого вы инициировали в Бриндабане и описали в эпизоде вашей книги “Два бедных мальчика в Бриндабане?” Вы что-нибудь с тех пор слышали о нем?"

"Нет, — отвечал Мастер. — Но душевный контакт с ним есть”.

"Значит, нет необходимости во внешнем контакте с гуру?"

"Необходим, по меньшей мере, один внешний контакт с ним. — Мастер имел в виду значимый контакт, подобный тому, который происходит во время посвящения.

Из других его высказываний, а также из факта, что он поручал ученикам посвящать людей в Крия Йогу даже когда еще был жив, я понял, что связь с ним будет укрепляться контактом со следующими поколениями учеников, которые были сонастроены с ним.

Однажды я спросил его: "Каковы самые важные качества на духовном пути?"

"Глубокая искренность, — ответил Мастер, — и преданность. Не имеет значения, сколько лет идешь по такому пути, важно, как сосредоточенно и вдумчиво человек старается найти Бога. Иисус сказал: “Так будут последние первыми, и первые последними”(Евангелие от Матфея 20:16). Однажды, в штате Вашингтон, я встретил леди. Ей уже было восемьдесят лет, и она всю свою жизнь была атеисткой. По благоволению Бога, после встречи со мной она вступила на путь. После этой встречи она стала страстно искать Бога. Большую часть каждого дня, если она не медитировала, прослушивала запись моей поэмы “Бог! Бог! Бог!” Она прожила еще всего несколько лет, но и за этот короткий период обрела освобождение".

Мастер рассказывал мне истории, касавшиеся наиболее трудных для понимания аспектов пути. "В Индии умер молодой человек, — говорил он. — Его тело было готово к кремации; вот-вот должны были разжечь погребальный костер. В этот момент, старый йог прибежал из ближнего леса с криком: “Не зажигайте костер! Отдайте мне это молодое тело”. Подбежав к телу, он упал и умер. Через мгновение, молодой человек выпрыгнул из костра и прежде, чем его мог кто-нибудь удержать, убежал и скрылся в лесу. Семья смогла кремировать лишь этого старого человека!

Однажды вечером, я спросил Мастера: "Сэр, что вы скажете о предсказании Свами Пранабананды в “Автобиографии Йога”, что он возродится вскоре после смерти, и уйдет в Гималаи, чтобы жить там с Бабаджи?"

"Он уже возрожден. В возрасте шести лет он ушел из дома. — Мастер задумчиво улыбнулся. — Его отречение в таком молодом возрасте вызвало настоящий переполох в его деревне!"

С приближением Рождества, Маунт Вашингтон посетил Святой Линн. Мне впервые представилась возможность увидеть выдающегося ученика и духовного наследника Мастера. Он был добрым, исключительно скромным, с тихим голосом, и казался совершенно бесстрастным и постоянно погруженным в себя. Когда Мастер представлял ему каждого из нас, Святой Линн приветливо улыбался, но говорил мало. Со временем я обнаружил, что он почти не проявлял интереса к светскому разговору. Человек, имеющий большой вес в обществе, обязанный всем самому себе, он почти не говорил о внешней стороне своей жизни. По тому, что мы слышали лично от него, можно было подумать, что он мало чего достиг в жизни. Темы его бесед относились лишь к Богу, Гуру и медитации. Обычно, когда он встречался нам на пути, то молча подходил и благословлял нас. В таких случаях он иногда говорил нам несколько слов духовного ободрения или совета. Его ум был всегда внутренне обращен к Богу. В его присутствии мне казалось, что я стоял перед окном в бесконечность.

После кончины Мастера, Раджарси Джанакананда, так его называли потом, казалось, почти стал Мастером. Его глаза, благодаря какому-то неуловимому изменению, были глазами Мастера. Столь совершенной была его настроенность, что мысли нашего Гуру стали его мыслями. Мастер обычно говорил о себе: "Я уже давно убил Йогананду”. Раджарси Джанакананда тоже обрел то состояние сознания, где ничего не осталось от эго. Казалось, что через него с нами непосредственно говорили Бог и Гуру.

В тот год, во время Рождественской медитации, Мастер дирижировал песнопением, “Не осушай океан любви пламенем страстей, пламенем беспокойства”. Мы пели его снова и снова. "Христос здесь, — говорил он нам. — пойте для него”. Позднее, он добавил: "Поскольку вы пели это песнопение сегодня, если когда-нибудь вы почувствуете, что со всех сторон царит и давит на вас заблуждение, пойте его снова, думая об этом событии, и Христос и Гуру сами снизойдут, чтобы спасти нас. Помните мои слова, потому что они справедливы".

Как и в прошедший год, Мастер выступал перед нами из глубин божественного общения. Он благословил Святого Линна, доктора Льюиса, Дайя Мату и некоторых других, говоря им, как доволен ими Бог.

"Уолтер, — обратился он ко мне, — вы должны очень стараться, потому что благословение Бога будет велико”. — Его слова так сильно растрогали меня, что в медитации до конца дня я больше думал о них, чем о Боге.

Предыдущая глава Следующая глава

Переход к оглавлению