"В конце октября 1941 года, — продолжал он, — Мастер посетил нас в
нашей летней резиденции, в местечке Плимут Вей, штат Массачусетс. В
это время года океан там очень холодный. Однако, Мастер настоял,
чтобы в день своего приезда, вечером, мы пошли купаться при луне. Он
входил в воду, а мы, дрожа, смотрели на него с берега. Вскоре он
погрузился в воду по пояс. "Теперь, — подумал я, — он должен
ощутить холод!"
Неожиданно я заметил, что вокруг него возникло
голубое свечение. Мой сын, стоявший рядом, и его жена тоже видели
это свечение. Позднее, когда Мастер вышел на берег, мы сказали ему о
том, что видели.
"Улыбаясь, Мастер признался: "Мне пришлось
погрузиться в Дух, чтобы избавиться от холода!"
"Я наблюдал голубое свечение вокруг него еще раз,
— продолжал доктор Льюис, вновь обретая веселое настроение. — Это
случилось через несколько лет. Мы пересекали мексиканскую границу с
Калифорнией. Мастер накупил манго для каждого; автомашина была
пропитана их запахом! Я был уверен, что на границе этот товар
конфискуют; таможня в Калифорнии строго проверяет перевозки. Однако,
когда инспектор пришел осмотреть машину, он не сказал ни слова!
"Как вам удалось провезти это?" — спросил один
пассажир, когда мы весело въехали в Калифорнию.
"Я, конечно, не могу объяснить механику этого
дела, — ответил я. — Единственное, что я знаю, это то, что, когда мы
пересекали границу, я видел голубое свечение вокруг нас!"
.................
В те давние годы, в Бостоне, один человек был
приговорен к смерти за преступление, которое, как считали многие,
включая и меня, он совершил. За день до приведения в исполнение
приговора, вышло так, что я был с Мастером и упомянул об этом
случае. Мастер стал задумчивым. В молчании, он отошел в угол комнаты
и сел там спокойно. Через некоторое время он присоединился к нам с
улыбкой и возобновил разговор. Он ни слова не сказал об осужденном.
Но на следующее утро в газетах появилось сообщение: “В одиннадцать
часов губернатор его помиловал”.
"Вы знаете, в те дни мы не были знакомы с
методами Мастера, которые теперь известны всем. Мы не знали о том,
какие удивительные дела он мог совершать, и не знали, что это может
делать любой мастер. Сегодня люди получили возможность на
примере многих лет узнать его лучше, а в то время нам было трудно
обрести такую веру, которую сегодня обрели к нему все мы. В эпизоде
с приговоренным человеком, Мастер никогда не говорил нам, что он
что-то сделал, чтобы помочь ему. Он редко говорит о своих
удивительных свершениях, и только когда они случаются, вы начинаете
восторгаться. В том случае, лишь после объявления помилования у меня
стала расти уверенность, что Мастер приложил руку к этому делу”.
"Вы видите, он не желает поражать нас
удивительными событиями. Любовь, только ею он старается привлечь нас
к Богу. Когда я впервые встретил его в 1920 году, он сказал мне:
"Будете ли вы всегда любить меня так, как я люблю вас?"
"Да", — сказал я. Видите ли, я мог чувствовать
его любовь. "Да, — сказал я. —буду”.
"Однако, заблуждение велико. Порой, когда он
говорил о наших будущих общинах и великолепных зданиях, а я видел
его живущим в той маленькой комнате в Бостоне, почти в бедности,
меня охватывало сомнение. "Когда, сэр? — обычно спрашивал я его.
— Когда могут осуществиться
такие великие дела?" Мастер сохранял спокойную уверенность. "Вы
увидите, доктор, — сказал он, — Вы увидите".
"Однажды ко мне в стоматологический кабинет
пришел человек и начал изливать ложь за ложью на Мастера. Он говорил
вполне правдоподобно. Хуже того, у меня не было фактов, чтобы
возражать ему. Я не поверил его утверждениям, однако, должен
признать, что в душе был несколько смущен. Тот человек ушел. Прошло
несколько минут. Вдруг я услышал шаги, решительно приближающиеся к
моему кабинету. Дверь открылась. Вошел Мастер. Подходя ко мне, он
внимательно смотрел мне в глаза. "Вы все еще любите меня, доктор?" —
спросил он и слово в слово воспроизвел то, что говорил посетитель”.
"Позднее я узнал, что в то время Мастер находился
в трамвае, в четырех или пяти милях от моего кабинета. Он сошел на
следующей остановке и шел пешком всю дорогу с единственной целью
помочь мне".
"Потом Мастер спросил, не должен ли мне
кто-нибудь значительную сумму денег. "Да, — сказал я, — мне должны".
"Если вы пойдете туда сейчас, вам возвратят
долг". Я пошел туда и должник немедленно со мной рассчитался.
"Сколько раз Мастер помогал мне и моей семье!" —
заключил доктор и в его глазах светилась благодарность. "Когда у
моей матери был сильный паралич, он продлил ее жизнь. Когда у моей
дочери, Бренды, случился припадок, а она тогда была еще ребенком,
Мастер излечил ее". "В то время я гостил у Мастера. Эту печальную
весть я узнал по телефону. Как только Мастер узнал о случившемся, он
ушел за занавеску. Через минуту он появился вновь с сияющим лицом.
"Не беспокойтесь, доктор, с ней будет все в порядке. У нее больше
никогда не будет приступов". Одной из сложностей болезни такого рода
является возможность рецидивов в будущем. Однако в случае с Брендой
рецидивов не было".
Когда мы в тот вечер прощались с доктором
Льюисом, мы от души благодарили его за то, что он столь щедро
поделился с нами своими удивительными переживаниями.
Осенью 1949 года Мастер просил меня вместе с
несколькими другими монахами продемонстрировать позы йоги перед
Свами Преманандой, индийским учеником, приехавшим в Маунт Вашингтон
из Вашингтона, округ Колумбия, где был священником церкви Общества
Самореализации. Я довольно посредственно владел хатха йогой. Многие
позы вообще были мне не по плечу. Однако, в тот вечер в присутствии
Мастера я легко смог выполнить даже самые трудные позы. С того дня
меня принимали за “эксперта” хатха йоги общины СРФ. Я позировал для
фотографий, которые иллюстрировали позы в ряде статей журнала
“Самореализация”. Если кому-либо требовалась демонстрация поз, то
выбор падал на меня. Мастер часто просил меня обслуживать ланч,
когда у него были гости, а потом демонстрировать перед ними позы.
Разве можно было почти без всяких усилий добиться такого успеха?
Однажды Мастер, сидевший в нашей столовой,
разговаривая с монахами, посмотрел на меня задумчиво. "Почему бы
тебе не отпустить бороду, Уолтер?"
"Вы действительно так думаете, Сэр?" Я был
поражен. В те дни редко кто носил бороду. Несколько других монахов
впоследствии пытались отрастить их, но Мастер наложил вето на их
планы, заметив: "Я не хочу, чтобы мои мальчики выглядели как
дикари!" (Возможно, он чувствовал, что достаточно иметь в толпе
одного “дикаря”!)
"Попробуйте", — сказал он.
Я был благодарен ему, когда вскоре он пригласил
меня провести с ним несколько недель в Твенти-Найн Палмс. Чтение
лекций в церкви Голливуда с едва появившейся на лице щетиной грозило
получением репутации первого бродяги-священника Голливуда. Однако,
независимо от того, был мой вид “диким” или нет, со временем я
выглядел с бородой старше и более зрелым.
В Твенти-Найн Палмс Мастер сказал мне наедине о
планах поездки со мной следующим летом в Индию. Я был в восторге. "Я
уверен, что смогу выучить бенгальский язык, — сказал я. — Я уже
говорю на нескольких языках”.
"Вы овладеете им очень легко", — заверил
он меня. Он стал произносить ряд бенгальских слов: hath
(рука), chok (глаза), mukh (рот), nak (нос),
kan (уши). Как потом оказалось, лишь через девять лет у меня
появилась реальная возможность использовать эти слова. Но все это
время я помнил их. Стоило мне вспомнить день, когда он произносил
их, и я слышал его голос в себе, как будто он говорил их сейчас.
Это было первое свидетельство того, что он мог
даровать мне благословение большее, чем только способность владеть
телом в необычных позициях: способность помнить слова, сказанные им,
точно так, как он их когда-то произнес. Как иначе, спрашивал я себя,
мог я вспомнить эти слова и интонации, если он говорил их на чужом
языке?
Однажды в Твенти-Найн Палмс он рассказывал мне
историю встречи Лахари Махасайи с Бабаджи. На языке хинди он
цитировал слова Бабаджи: “Лахири, tu agaya (вы пришли).”
Простые слова, конечно, но услышать их однажды, мимоходом и
вспомнить достаточно точно, чтобы повторить их в Индии почти десять
лет спустя, свидетельствует о таланте, значительно превосходящем мои
возможности.
Однажды он пел нам песню на бенгальском языке: “Mukti
dete pari; bhakti dete pari koi?” В этом случае я
также слышал эти слова лишь однажды, однако они сохранились в памяти
до моего приезда в Индию в 1958 году, и там я удостоверился в их
точности.
Любопытно, что такая способность, если она
действительно существует, относится только к словам, произнесенным
Мастером. Речь других людей вспоминается достаточно туманно, что,
полагаю, обычно в таких случаях.
Примерно в тот же период моей жизни Мастер стал
просить меня кратко записывать его слова. Он настойчиво упоминал,
что хотел бы, чтобы я когда-нибудь написал о нем. Долгие часы
проводил он со мной, погружаясь в воспоминания о своей жизни, опыте
налаживания работы, рассказывал о надеждах и планах на будущее. Он
поведал мне бесчисленные истории, часть которых была связана с его
деятельностью; другие он приводил, поскольку они были просто
интересными или должны были помочь мне составить более полное
представление о пути. Значение многих его идей я понимал не только
из его слов и рассказов, но также по выражению его лица или тону
голоса, или даже через утонченную природу переноса сознания.
Часто он высказывался о разных учениках.
"Сэр, — спросил я однажды, — что стало с тем
молодым человеком, которого вы инициировали в Бриндабане и описали в
эпизоде вашей книги “Два бедных мальчика в Бриндабане?” Вы
что-нибудь с тех пор слышали о нем?"
"Нет, — отвечал Мастер.
— Но душевный контакт с ним
есть”.
"Значит, нет необходимости во внешнем контакте с
гуру?"
"Необходим, по меньшей мере, один внешний контакт
с ним. — Мастер имел в виду значимый контакт, подобный тому,
который происходит во время посвящения.
Из других его высказываний, а также из факта, что
он поручал ученикам посвящать людей в Крия Йогу даже когда еще был
жив, я понял, что связь с ним будет укрепляться контактом со
следующими поколениями учеников, которые были сонастроены с ним.
Однажды я спросил его: "Каковы самые важные
качества на духовном пути?"
"Глубокая искренность, — ответил Мастер, — и
преданность. Не имеет значения, сколько лет идешь по такому пути,
важно, как сосредоточенно и вдумчиво человек старается найти Бога.
Иисус сказал: “Так будут последние первыми, и первые последними”(Евангелие
от Матфея 20:16). Однажды, в штате Вашингтон, я встретил
леди. Ей уже было восемьдесят лет, и она всю свою жизнь была
атеисткой. По благоволению Бога, после встречи со мной она вступила
на путь. После этой встречи она стала страстно искать Бога. Большую
часть каждого дня, если она не медитировала, прослушивала запись
моей поэмы “Бог! Бог! Бог!” Она прожила еще всего несколько лет, но
и за этот короткий период обрела освобождение".
Мастер рассказывал мне истории, касавшиеся
наиболее трудных для понимания аспектов пути. "В Индии умер молодой
человек, — говорил он. — Его тело было готово к кремации; вот-вот
должны были разжечь погребальный костер. В этот момент, старый йог
прибежал из ближнего леса с криком: “Не зажигайте костер! Отдайте
мне это молодое тело”. Подбежав к телу, он упал и умер. Через
мгновение, молодой человек выпрыгнул из костра и прежде, чем его мог
кто-нибудь удержать, убежал и скрылся в лесу. Семья смогла
кремировать лишь этого старого человека!
Однажды вечером, я спросил Мастера: "Сэр, что вы
скажете о предсказании Свами Пранабананды в “Автобиографии Йога”,
что он возродится вскоре после смерти, и уйдет в Гималаи, чтобы жить
там с Бабаджи?"
"Он уже возрожден. В возрасте шести лет он ушел
из дома. — Мастер задумчиво улыбнулся. — Его отречение в таком
молодом возрасте вызвало настоящий переполох в его деревне!"
С приближением Рождества, Маунт Вашингтон посетил
Святой Линн. Мне впервые представилась возможность увидеть
выдающегося ученика и духовного наследника Мастера. Он был добрым,
исключительно скромным, с тихим голосом, и казался совершенно
бесстрастным и постоянно погруженным в себя. Когда Мастер
представлял ему каждого из нас, Святой Линн приветливо улыбался, но
говорил мало. Со временем я обнаружил, что он почти не проявлял
интереса к светскому разговору. Человек, имеющий большой вес в
обществе, обязанный всем самому себе, он почти не говорил о внешней
стороне своей жизни. По тому, что мы слышали лично от него, можно
было подумать, что он мало чего достиг в жизни. Темы его бесед
относились лишь к Богу, Гуру и медитации. Обычно, когда он
встречался нам на пути, то молча подходил и благословлял нас. В
таких случаях он иногда говорил нам несколько слов духовного
ободрения или совета. Его ум был всегда внутренне обращен к Богу. В
его присутствии мне казалось, что я стоял перед окном в
бесконечность.
После кончины Мастера, Раджарси Джанакананда, так
его называли потом, казалось, почти стал Мастером. Его глаза,
благодаря какому-то неуловимому изменению, были глазами Мастера.
Столь совершенной была его настроенность, что мысли нашего Гуру
стали его мыслями. Мастер обычно говорил о себе: "Я уже давно убил
Йогананду”. Раджарси Джанакананда тоже обрел то состояние сознания,
где ничего не осталось от эго. Казалось, что через него с нами
непосредственно говорили Бог и Гуру.
В тот год, во время Рождественской медитации,
Мастер дирижировал песнопением, “Не осушай океан любви пламенем
страстей, пламенем беспокойства”. Мы пели его снова и снова.
"Христос здесь, — говорил он нам. — пойте для него”. Позднее, он
добавил: "Поскольку вы пели это песнопение сегодня, если
когда-нибудь вы почувствуете, что со всех сторон царит и давит на
вас заблуждение, пойте его снова, думая об этом событии, и Христос и
Гуру сами снизойдут, чтобы спасти нас. Помните мои слова, потому что
они справедливы".
Как и в прошедший год, Мастер выступал перед нами
из глубин божественного общения. Он благословил Святого Линна,
доктора Льюиса, Дайя Мату и некоторых других, говоря им, как доволен
ими Бог.
"Уолтер, — обратился он ко мне, — вы должны очень
стараться, потому что благословение Бога будет велико”. — Его слова
так сильно растрогали меня, что в медитации до конца дня я больше
думал о них, чем о Боге.